В цикле статей использованы материалы О.А. Колесниковой. Таксимо
Фризер Яков Давидович
Я.Д. Фризер – крупнейший и самый богатый золотопромышленник Восточной Сибири, что признавали как его современники, так и историки, исследователи Витимской тайги. Родился в 1869 году в уездном городе Баргузин в семье зажиточных евреев Ицхака Абрамовича Фризера и Ципы Хайкелевны Новомейской.
Как пишут современники, Баргузин являлся истинно еврейским городком по духу и образу жизни. В нем проживало 454 человека иудейского вероисповедания, то есть треть всего населения. Ссыльные переселенцы, сосланные после польского восстания 1831 и 1850-х годов. Дед Якова Давидовича (не надо обращать внимание на несоответствие отчества, у евреев это было в порядке вещей) был сослан за контрабанду в особо крупном размере на западной границе. Яков Давидович имел только начальное образование, но всю жизнь занимался самообразованием. Как пишет М. Новомейский, в этом ему помогали ссыльные переселенцы и книги, которые он читал постоянно.
Его отец имел прииски в Ципиканской группе и брал сына на них с 14 лет. Когда отец сильно заболел, Яков сам возглавил прииски в 19 лет. Это было время, когда взоры золотопромышленников обратились на Средний Витим. Еще ранее сюда снаряжали поисковые партии, доходившие до Муи.
В результате иркутский купец Белоголовый в 1857 году отвел прииск Мариинский на реке Якша, притоке Бамбуйки, а госпожа Петухова отвела прииск Трудный на реке Телешма. Но данные прииски так и не разрабатывались вследствие дороговизны доставки туда припасов. Доставить на Средний Витим припасы и инвентарь представлялось возможным только на оленях.
В те же годы там работала поисковая партия Щеголевых, но каких результатов она достигла неизвестно. Сам Фризер отмечал, что уже в 1900-е годы встречались по тайге полуистлевшие столбы, с вырезанной на них буквой Щ. В 1870-е годы открыли золото по Амуру и о Среднем Витиме опять надолго забыли. Открытое в 1880 году Средне–Витимское товарищество через два года закрылось из-за проблем со снабжением, намыв за два года всего 12 фунтов золота. Средне-Витимская тайга снова опустела.
Яков Давидович понимал, что не наладив стабильное снабжение о золоте на Среднем Витиме нечего и думать. Для чего приобрел заброшенный Мариинский прииск на Якше, который снова поступил в казну за 1700 рублей. Фризер рассматривал этот прииск в качестве форпоста для освоения непочатого еще Среднего Витима.
В первый год было завезено на оленях около 1000 пудов грузов. Но это ничтожно мало. Орочоны очень неохотно брались за транспортировку, потому что им требовалось вести промысел, а оленей не хватало. Тогда Я.Д. Фризер обратился к баргузинским бурятам. Вот что он пишет в своей книге: «Благодаря обширному знакомству среди бурят – возчиков, удалось уговорить одного из них – Сидена Урбаткаева перевезти летом вьючно пудов сто груза для опыта и перегнать небольшое количество скота опять же для опыта из Баргузина прямо на Средний Витим. Показал ему карту с маршрутом экспедиции Кропоткина. Бурят доверчиво отнесся к этим сведениям и единственно попросил клятву, что в случае его гибели поддерживать его семью пока не вырастут дети. Я до слез был растроган его просьбой. Действительно путь очень дальний, порой непроходимый, множество ключей и речек. Ближайший к Среднему Витиму населенный пункт – прииск Михайловский на Итыгдикане (в районе Уакита). Действительно первый опыт оказался неудачным. Лето выдалось дождливым, орочон сбежал, оставив бурята на произвол судьбы. Один в незнакомой местности, без дороги, держась только наудачу, буряту хоть с большими трудностями удалось добраться до Мариинского прииска на Бамбуйке. Домой в свой улус он вернулся поздней осенью через четыре месяца. Но первый шаг был сделан и, по его возвращении, нашлось много желающих везти грузы. Летом удалось в нескольких пунктах заготовить сено, построить постоялые дворы и с началом зимы вышел первый санный обоз из Баргузина прямым направлением на Средний Витим. Как этот, так и следовавшие за ним обозы, дошли благополучно, и с этого времени началась новая эпоха золотого промысла на Среднем Витиме».
Были построены постоялые дворы на Ую и Аматкане (вершина Бамбуйки). Перевозчики могли переночевать в тепле, накормить лошадей или даже сменить. Позже, когда этот путь заработал в полную силу, Я.Д. Фризер добирался из Баргузина до своей резиденции на Многообещающей косе за два дня.
2. Тулдунь
Установив устойчивое сообщение с этой местностью, указанным прямым путем и, сделав запасы в достаточном количестве всего необходимого, владелец Мариинского прииска снарядил поисковые партии для поиска новых золотоносных площадей. Как пишет Фризер, золото сразу было найдено на соседних ключах Итыпкону и Джитконде, пласт залегал сразу под торфами. По выражению старых приисковых рабочих они чуяли или нюхали богатое золото и с азартом продолжали поиски, даже не ставя заявочных столбов, с надеждой найти более богатые земли. В это время пришла партия работяг с Олекмы и каждый старый бродяга знал заветный ключ или речку с богатыми россыпями. Правда, не все потом оправдывалось. Пришедшая с Бодайбо партия, сообщила что по дороге в устье Тулдуни нашли золото. Была снаряжена поисковая группа, которая подтвердила наличие богатого верхового золота. Один из поисковиков сбежал на Мую, где в то время находился нерчинский золотопромышленник Комаров и указал место открытых россыпей. Но было поздно, фризеровцы уже застолбили площади. Разнеслась по тайге весть о богатом золоте и сбежалась сюда масса «хищников» – нерчинские казаки, баргузинские буряты, якуты, орочоны и рабочие с Олекминских приисков. Могло собраться тысячи людей, но в данном случае этого не произошло из-за отсутствия необходимых припасов, и народ стал расходиться. Тем не менее, для охраны от «хищников» пришлось создать небольшой отряд из своих же рабочих, казаков и служащих. Требовался отводчик, горный инженер, чтобы официально зарегистрировать прииск и начать добычу драгоценного металла.
Только в июне 1895 года отводчик прибыл на прииск в районе Уакита. Чтобы доставить его за 250 верст к устью Тулдуни пришлось организовать целую экспедицию. Лето выдалось дождливое, и это расстояние прошли за семь дней до устья Бамбуйки, далее сплавились на плоту, несмотря на Тузалинский и Тулдунский пороги. Назвав, по окончании отводов и приемки площадей, один прииск Многообещающим, а второй - Надеждинским, Фризер говорил, что действительно эти прииски много обещают и есть основания возлагать на них надежды. Примерно в это время Яков Давидович женился (точной даты нет) на дочери нерчинского купца 1 гильдии Риф Фишеля, крупнейшего поставщика мануфактуры и золотопромышленника. Этот брак значительно умножил его капиталы и открыл новые возможности. Через 10 лет Яков Давидович и Надежда Фишелевна владели шестью крупнейшими приисками Среднего Витима. Яков Давидович пишет: «Одной из главных забот при обстановке новых приисков являлось сформирование штата дельных и добросовестных сотрудников, обращая внимание на физическое здоровье, для работы в суровых условиях. Тем не менее, через полгода в январе 1896 года на месте где летом прошлого года рос нетронутый лес, стояли десятки добротных строений. Сформировав в Баргузине штат служащих и заготовив припасы для новых приисков, летом 1896 года отправился на Нижегородскую ежегодную ярмарку для приобретения инструментов и механизмов. Для гостей ярмарки организовали экскурсию на комфортабельном пароходе к Жигулевским горам. Но можно ли сравнить эти во всех отношениях незначительные горы с прибрежными утесами – великанами нашего Витима? И здесь на Волге меня все больше тянет в нашу грандиозную своею беспредельностью и манящую своими красотами Витимскую тайгу».
Возвращаясь в свою резиденцию на Многообещающем прииске, Фризер отмечает: «Прошел всего год, а как все изменилось. Дорога сносная, через каждые 30-40 верст построены зимовья (станции), везде предложат путникам горячий самовар, яйца, молоко и даже пельмени. На всех зимовьях сменные лошади, и на путь, где раньше уходило 7-8 дней, сейчас можно проехать за двое суток. Едем по речке Тулдуни. В течение одного года по ней занято площадей более чем на 75 верст в длину и до сотни впадающих в нее ключей. Конечно, не у всех окажется хорошее золото. Незаметно подъехали мы к устью и как только выехали на широкий Витим, то сразу представились нам, стоящие на высокой косе новые постройки Многообещающего прииска. Леса кругом вырубили, и прииск виден как на ладони. Никогда не испытывал я такого чувства удовлетворения. Все предположения выполнены. На месте где среди леса, прошлым летом стояла моя палатка, теперь расположились порядочные домики снабженные всем необходимым. Установилась и почта, два раза в месяц привозящая из Баргузина письма, целые кипы книг, газет и журналов. Нет недостатка и в обществе, новая золотоносная система стянула сюда немало грамотных и образованных людей с разных сторон. Жизнь на приисках кипела, поднималось богатое золото».
3. Битва за Каралон
С появлением на Среднем Витиме поисковых партий, привлеченных сюда открытием золота на Тулдуни, опорным пунктом стал образовавшийся в устье реки Муя одноименный поселок, весьма удобное место для поисковых резиденций. Я.Д. Фризер направил туда организованную зимой 1897-1898 года поисковую партию. Руководство этой партией принял себя, поселившийся на Муе, Б-ко. В течение зимы были осмотрены местности предполагавшихся поисков, и даже были заняты несколько ключей по пути. Саму же операцию решено начать по вскрытию реки весной 1898 года. По плану предполагалось нагрузить плоты и лодки припасами и снаряжением и идти вниз несколькими эшелонами, имея на плотах всего несколько рабочих для управления. Основная часть рабочих и служащих должна была идти пешком по обоим берегам Витима и тщательно осматривать все косы, увалы, заходя во все ключи, делая там пробы и определяя места для зимней разведки. Так же заготавливалось сено по берегам. Во время поднятия воды, партия должна была остановиться и ждать спада. Вся эта подготовка не осталась незамеченной в небольшом поселке и среди рабочих возникла мысль составить отдельную артель и отправиться на поиски золота на свой страх и риск, а в случае удачи продать свое открытие. Эта артель уже в марте, по льду отправилась вниз по Витиму.
Фризер, желая лично ознакомиться с местностью подлежащей исследованию и убедиться в правильном выполнении плана, совершенно нового способа поиска, решил присоединиться к партии и 18 июня 1898 года отправился на лодке с Многообещающего прииска к месту операции. На Таксимской шивере лодку перевернуло, но шестеро путников сумели выплыть, держась за борта. Утонуло два пуда золота с Тулдунских приисков, которые Фризер взял для отправки в Иркутскую золотоплавильную лабораторию. Чтобы достать утонувшее золото, вызвали группу рабочих, а если достать будет невозможно, то им предстояло охранять место до зимы. Сами двинулись на Мую, где Фризер получил письмо от своего доверенного Б–ко, в котором тот извещал, что отправился осмотреть указанную россыпь, но не знает, на каком расстоянии она находится. Б–ко возвратился на Мую 22 июля и рассказал, что между Муей и Парамой встретил артель, вышедшую еще в марте. Люди были оборванные, изможденные и он препроводил их на Мую. Только на Муе они сообщили, что нашли богатую россыпь, но отсутствие припасов не дало им возможность ее разработать. Артель предложила показать это место и, если подтвердится наличие богатого золота, то уплатить им 6000 рублей, баснословные по тем временам деньги за первооткрывательство. Позже об этом событии написала газета «Восточное обозрение»: «6 человек рабочих решили поискать своего счастья и в поисках дошли до устья реки Куроло-Каралон. Один решил бродом перейти на другой берег и, едва сделав несколько шагов, оцепенел, глядя на дно речки, и вдруг дикий, безумный крик огласил окрестности, выскочив на берег, он упал. Товарищи с топорами наготове подбежали к нему, а он ничего не мог говорить и только указывал на дно речки. То, что увидели они на дне, привело их к такому же состоянию, все дно реки было усеяно слитками золота, сиявшего из глубины хрустально чистой воды обворожительным блеском».
Б–ко отправился туда на лодках с частью артели и на третий день достиг устья Каралона. Золото оказалось залегающим на самой поверхности земли, притом в очень значительном количестве. Начиная с устья и вверх по речке, Б–ко занял несколько площадей, установив заявочные столбы. Возвращаясь оттуда, он встретил на устье человек десять «хищников». На заявление, что место уже занято, они ответили насмешками и предупредили, что вслед за ними уже идут сотни приискателей. Оказалось, как только Б–ко отплыл, оставшиеся на Муе тут же разболтали о найденном золоте, и все кто мог сразу двинулись вслед. К справедливости нужно отметить, что впоследствии Я.Д. Фризер оплатил первооткрывателям 5500 рублей. Нашествие «хищников» на Каралон грозило выработкой россыпи до отвода её заявителю, вследствие чего Фризер немедленно послал нарочным в Баргузинское полицейское управление заявки об открытии золотоносных площадей, а копии окружному горному инженеру с просьбой о командировании отводчика для отмежевания. Одновременно были посланы заявления о хищничестве на Каралоне мировому судье и заведующему полицейским участком на приисках уряднику Дубинину. Хотя и отводчик, и мировой судья, и урядник находились на Многообещающем прииске, требовалось разрешение сверху для действий. Не довольствуясь этим, Фризер решил плыть в Бодайбо, где находился телеграф, чтобы по телеграфу выйти на людей, от которых зависело быстрое решение возникших вопросов. Удивляет его беспечность или бесстрашие. Хотя на приисках находились казаки и рабочие, готовые его сопровождать, он поплыл один с проводником якутом. На устье Парамы встретили человек 200 «хищников», которые также пробирались на Каралон и те, воспользовавшись совместным плаванием, бесцеремонно разместились на его плоту. Фризера это не устроило, и он пожелал вернуться. Однако случайные попутчики не согласились, и золотопромышленнику пришлось подчиниться. Из дневника Фризера: «24 июня 1898 года заметили на берегу множество плотов и лодок и причалили. Это был Каралон. Как только причалили, все забрали свои котомки и спешно направились к манящему их месту. Я остался в устье с одним якутом. Разбив палатку и попив чаю, мы с ним отправились вслед ушедшим».
«Прежде всего, пришлось перейти речку и взобраться на довольно высокую гору. Спустившись ниже, увидел шалаши и работающих у утеса людей. Моё появление их смутило, узнав меня, они подумали, что я явился с казаками. Бросив работу все подошли ко мне с вопросом – когда придут казаки нас выгонять? (Видя заявочные столбы, они понимали, что площади заняты, но также знали, что без официального отвода, хозяин не имеет право на добычу золота). Я откровенно ответил, что послал с Муи заявление мировому судье и уряднику и еду на Бодайбо за казаками, и посоветовал им уходить, пока их не забрали. Далее вверх по ключу, по вершине горы шла узкая тропка. Я постоянно натыкался на шалаши, а внизу под горой копошились люди. Речка течет по очень узкому ущелью, между крутыми почти отвесными утесами. Золото добывали и на берегу, и в русле, и по утесам. Работавшие в русле бродили в воде по колено, доставали горстями песок со дна и промывали. Золото шло крупное. Дошел я до площади, названной большой деревней, где работали около ста человек. Были тут и семейные. Женщины стряпали блины и тут же продавали. На обратном пути встретил тех, которые приплыли вместе со мной. За каких-то 4 часа они намыли изрядное количество золота. Вечером довольно много людей вышли с мест работы, чтобы идти на Мую за припасами. Обратились ко мне с разными домогательствами, в основном, чтобы я разрешил им продолжать работу, не вызывать казаков, а они будут мне выплачивать по несколько золотников с каждого работающего. На это я ответил отказом и, проведя ночь во враждебном окружении, стал думать как самому отсюда выбраться. Проводники наотрез отказались плыть со мной, но, наконец, согласились с условием, что я их приму на работу в разведку после отвода приисков. Не успели мы отплыть, как к берегу причалило еще несколько плотов и новые толпы «хищников» устремились к месту работы. В то время, по моим подсчетам, на Каралоне находилось 300 – 400 «хищников». Все же мне удалось тайно написать письмо о том, что творится на Каралоне и за 100 рублей отправить с орочоном на Мую своему доверенному. Выбравшись с Каралона 27 июня, через двое суток я был в Бодайбо».
Находящийся в Бодайбо горный исправник отказал Фризеру в казаках, сославшись на то, что Каралон не входит в его горный округ и также из-за малочисленности казаков. Удалось нанять только 4 человека вольных казаков, и с ними Фризер поплыл на пароходе до Нерпо, выше судоходства не было. От Нерпо до Каралона 80 верст, но ни один из якутов-проводников не согласился препроводить туда казаков. Оказалось, что якуты занимаются доставкой на оленях припасов на Каралон и брали за нее на 80 верст по 10 рублей с пуда груза. Местным якутам было выгодно, нахождение в Каралоне «хищников», а казаки им совсем не были нужны.
Тем временем на Муе Б–ко получил письмо, посланное с орочоном, и довел до сведения мирового судьи. На приготовленных для этого плотах и лодках они отплыли вниз, взяв с собою шесть казаков и человек десять понятых. По дороге судья останавливал возвращающихся с Каралона мужиков, обыскивал и отбирал золото. 5 или 6 июля мировой судья со своим отрядом прибыл на Каралон, где к тому времени скопилось до 600 «хищников». Предложив им за два дня покинуть Каралон, мировой судья расположился на устье реки. Через два дня отряд отправился на места работ и арестовал всех кого там застал. Вечером к нему явилась делегация рабочих с просьбой разрешить им работать, а площади перезаявить на Кабинет Его Величества. Судья объяснил им, что это невозможно, добавив, что если они найдут новые россыпи, пусть обращаются к нему. Судья находился на Каралоне около 2-х недель, ежедневно проводя следственные мероприятия и отправляя казаков для обхода. Оповещенные сигнальщиками люди сразу прятались по утесам и хищничество продолжалось. В день отъезда мирового судьи, наконец, прибыл горный отводчик. Над ним открыто насмехались – сам мировой судья с казаками не смог нас выгнать, а твое дело ставить вешки, вот и ставь их. По отъезду должностных лиц Каралон еще больше наполнился, нахлынувшими со всех сторон незаконными старателями. Для снабжения их с Муи отправились плоты и лодки, а с Бодайбо шли вьючные транспорты местных торговцев. Именно в этот период был нанесен наибольший ущерб Каралонским приискам.
Забегая вперед отмечу, что в присутствии мирового судьи, хищнические работы производились на площади в 2 версты вверх от устья ключа, а уже в сентябре, после отвода приисков, горный инженер Левицкий составил докладную записку, что хищническая выработка по обеим сторонам ключа составляет 7 верст. Если определить среднюю ширину выработки в 4 сажени, а глубину в 1 аршин, зная среднее содержание золота, то хищническая добыча золота составила 235 пудов (3760 кг.) Лето было сухое, речка обмелела, и достаточно было соорудить небольшую перемычку, чтобы получить доступ к поверхностному золоту. После отъезда судьи на Каралоне были оставлены несколько служащих и 4 казака. Последние, сразу сошлись с «хищниками», брали с них по 100 рублей в день и препятствием никак не стали. Видя это, служащие вернулись на Мую.
Для упорядочения своих отношений, «хищники» избрали старост, которые решали возникающие споры. Для решения более важных и широких вопросов проводилось общее собрание. На расходы по лечению больных, взятки казакам и т.п. был установлен сбор 10 долей золота с человека. На эти же сборы содержались пикеты, которые следили за Витимом. Все находились в напряженном ожидании прибытия солдат, которые не стали бы якшаться с ними подобно казакам.
В начале августа 1898 года на Мую прибыл товарищ Фризера – Р–баум. Ему поручили принять отводы занятых на Каралоне площадей, а также предпринять меры по выдворению «хищников». Р–баум сформировал отряд из нанятых им лиц и также урядника и казаков. Только с такой охраной горный отводчик согласился вторично плыть на Каралон. Весть уже донеслась сюда и как только пикеты известили о приближении отряда, тут же все разбежались. Большинство вниз по Витиму на Орон и Бодайбо, а некоторые на соседние ключи, но там они золота не нашли. С 12 августа Р–баум с отводчиком приступили к межеванию, на что потребовалось около двух недель. «Хищники» внимательно наблюдая, убедились, что охрана малочисленна и с отъездом должностных лиц вновь нахлынули на прииски.
Условия пребывания «хищников» на Каралоне значительно улучшились. Торговцы успели навезти товары и цена на них упала. Лодки тянули вверх по Витиму бечевой и по достижении Каралона, наемные рабочие присоединялись к старателям. Упрочению и развитию такого порядка дела особенно посодействовало домогательства Бодайбинского пароходчика и золотопромышленника Л.Г. Патушинского, об отводе ему заявленных Фризером приисков. Еще ранее он отправил своих служащих и рабочих на Каралон и те, поднявшись вверх по реке, пошли вниз, ставя заявочные столбы вплоть до устья. Свои заявки он предоставил в горное ведомство.
Фризер, узнав о партии Патушинского, был озабочен – «хищники» могли уничтожить его заявочные столбы. 19 июля, находясь в Иркутске, он получил телеграмму из Бодайбо, что Патушинский отстаивает площади, четыре из которых были ранее заявлены Фризером. Переписка с Патушинским и переговоры с его агентами ничего не дали. Согласно Горного устава, возникший спор об отводе заявленных Фризером площадей мог быть задержан, до разрешения этого спора во всех судебных инстанциях, вплоть до Сената. К тому времени золото было бы окончательно выработано «хищниками». От личной встречи Патушинский уклонялся. Горное ведомство, изучая заявки Патушинского, выявило многочисленные нарушения Горного устава и несоответствия. Например, было показано, что его партия прошла по реке 25 верст за один день, тогда как в актах составленных мировым судьей, горным исправником, окружным горным инженером и отводчиком неизменно говорится, что пройти по этой речке можно только 3 – 4 версты в день. Кроме того были заявки на смежные площади на одно и то же имя, что противоречит коренному требованию Горного устава. Тем не менее, Патушинский в телеграмме обратился к окружному горному инженеру с ходатайством о приостановке отводов по заявкам Фризера, а если отводы уже были – не утверждать их. Затормозив этим спором утверждения приисков, Патушинский содействовал новой волне хищничества. Рабочие, уверовав, что в результате спора, эти площади отойдут в казну, и их никто не будет выгонять, вновь наводнили Каралон. Задержанных казаками собратьев они легко освобождали из-за многочисленности и вскоре совсем перестали обращать на них внимание. При таком положении дела к устью Каралона поднялся на лодках торговец Тимофеев с большим запасом припасов и спирта. Расположившись табором, открыл торговлю, а своих людей отправил добывать золото. Только 14 сентября на Каралон прибыли Фризер, горный исправник Хамский и горный инженер Левицкий с десятью хорошо вооруженными казаками. Окружив табор Тимофеева, они арестовали находящихся там людей, в том числе 30-40 «хищников», некоторые даже пытались оказать сопротивление, но вид вооруженных казаков их остановил. На таборе имелся существенный запас товаров и провизии, была устроена пекарня, а в одном из балаганов нашли более 7 фунтов золота. Все конфисковали и переправили на стан исправника, туда же сопроводили арестованных «хищников», но в первую же ночь они разбежались. Фризер пишет: «15 сентября к нам явились человек 300 «хищников», вооруженных палками, а многие с ружьями и вступили в переговоры с исправником, чтобы поработать еще неделю. Встретив отказ, агрессивная толпа, подзуживаемая торговцами, стала требовать освобождения припасов под предлогом голода. Я решил раздать припасы в равной доле на всех. Предложение было с радостью исполнено. Торговцы же эту радость, конечно, не разделяли. 16 сентября, осматривали места выработки. Начиная с устья и вверх на 7-8 верст шла сплошная выработка по обоим берегам ключа и руслу. 18 сентября горный инженер Левицкий отбыл вверх на Мую, а я вниз на Бодайбо. Горный исправник находился на Каралоне до 2 октября. Теперь война с «хищниками» приобрела партизанский характер. Как раньше толпами они не работали, а в основном в одиночку, при приближении обхода прятались в скалах».
Для охраны своих приисков в дальнейшем Фризер сформировал особый отряд из кавказских горцев, только тогда был наведен порядок на приисках.
Что касается спора с Патушинским о принадлежности приисков, то он был разрешен в пользу Фризера. Дважды побывавший на Каралоне, горный отводчик в Верхнеудинске (там располагалось управление западно-забайкальского горного округа) составил в декабре межевые документы и отправил их в Иркутское горное управление. Рассмотрев присланные документы, горное управление утвердило прииски за Фризером, который в качестве признанного владельца и дал им название – Каралонские. Было ему тогда – 29 лет.
4. Освоение
Три небольшие речки, впадающие с левой стороны в Витим, носили в простонародье названия Верхней, Средней и Нижней Орловки. Средняя Орловка на топографических картах носила название Куроло–Королон. Оформляя отводные документы, Я.Д. Фризер указал название – Каралонские прииски. В наше время, при составлении единой государственной топоосновы, для удобства произношения назвали Каралон. (В.Ф. Жерлов).
В ту же зиму, после закрепления приисков за Фризером, началось интенсивное строительство и детальная разведка месторождения. Разведка дала ошеломительные результаты. Только из разведочных проб было намыто более двух пудов золота. Среднее содержание составило 21,5 золотника со ста пудов породы. Для сравнения: в Баргузинской тайге самое богатое содержание было по ключу Сивак, в черте поселка Ципикан. Оно составляло 6-8 золотников со ста пудов породы. В среднем по Баргузинскому округу содержание золота составляло – 1 золотник. Первые два прииска по Каралону Фризер назвал Рифовским и Фризеровским, впоследствии было еще 14 приисков. Из его дневника: «В июле 1999 года, через год после открытия Каралонских приисков, было все обстроено, прииски были снабжены всем необходимым для дела, и на работах стояло более 200 годовых рабочих. Результаты двух истекших операций не только подтвердили, но и значительно превзошли по количеству добытого золота прогнозы результатов разведки».
Вновь остро встал вопрос снабжения. Везти припасы через всю Баргузинскую тайгу на лошадях до Многообещающего прииска и далее до Каралона было очень далеко и дорого. Вкладывать более 100 тысяч рублей в еще не отведенные прииски, которые оспаривались Патушинским, рискованно. А между тем, если своевременно не заготовить необходимое для производственных нужд, то зимой в Бодайбо цены на доставку подскакивали в несколько раз. На свой страх и риск Я. Фризер завез предыдущим летом припасы на пароходе до Нерпо, заплатив тройную цену. После тщательных подсчетов и анализа было решено, не перегружая Тулдуньский тракт, завозить все необходимое на пароходах до Нерпо и оттуда до Каралона 80 верст (96км) гужевой тягой зимой по льду Витима. Из дневника: «Для зимней перевозки от Нерпо до Каралона, я на часть груза подрядил якутов, а другую часть решил перевезти на лошадях. Лошадей я купил в Иркутске, впряг их в телеги с грузом и, переправив этот обоз через Байкал, направил его в Баргузин. Там для дальнейшего следования баргузинской тайгой груз переложили на сани. Только в январе обоз дошел до Каралона. Разгрузившись, обоз пошел дальше на Нерпо за оставшимся грузом. Зима выдалась снежная, пришлось прокладывать путь. Погубив несколько лошадей, нашли наиболее приемлемый путь через Большую Орловку, по которому обоз возил всю зиму грузы из устья Нерпо».
Решение по снабжению Каралонских приисков было найдено. Но возник вопрос цены. Пароходами по Лене и Витиму владели в основном Бодайбинские золотопромышленники и за перевозку грузов конкурентов брали двойную, а то и тройную цену. Нужны свои пароходы. Одним из первых был пароход «Дирижабль». Интересна его история. Он был собран у нас на Ингуре поисковой партией Российского золотопромышленного общества. Изготовленный в Сормово, доставлен в Читу, оттуда через Романовку на Ингур, где и собран. За сутки пароход спустился до устья Бамбуйки и там застрял за невозможностью пройти ни вверх ни вниз. Эта поисковая партия, под руководством г-на Буйвид, за два года работы не добившись никаких результатов и, истратив уйму денег, была распущена, а «Дирижабль» продан за бесценок. Разобрав, его перевезли на Каралон, где вновь собрали. Паровая машина в 120 л.с. позволяла брать на борт 32 тонны груза и на буксире 10 тысяч пудов груза. Также могли разместиться 206 пассажиров. Он стал первым путейским пароходом на Лене.
В 1904 году Я.Д. Фризер покупает участок земли в деревне Алексеевка, недалеко от Киренска на верхней Лене. Через два года на пустынном берегу появились ремонтные мастерские и жилые дома. Так возник Алексеевск – поселок речников. По легенде купец купил землю у алексеевских крестьян за ведро водки. Первым речным судном, вставшим в затон на зимний отстой, был пароход «Каралонец», купленный в том же году за 55 тысяч рублей. Построенный в Шотландии в г. Глазго, в разобранном виде доставлен в Бодайбо через Читу, Романовку и вниз по Витиму. Собранный в Бодайбо пароход носил название «Запорожец» и принадлежал Российскому золотопромышленному обществу. «Каралонец» брал на борт 11,2 т. груза и 70 пассажиров, на буксире 12 тысяч пудов. Пароход «Верхоленец» был скорее буксирным, брал на борт 3,2 тонны груза, 6 пассажиров и на буксире 9 тысяч пудов. Рекламное объявление за 1916 год в газете «Сибирь»: «Пароходство Я.Д. Фризер принимает гужевую и речную доставку грузов и багажа во все пункты Ленско-Витимского края с хранением на складах». Купив наливные баржи, Яков Давидович успешно торговал керосином и смазочными маслами. В п. Залари долгое время работало товарищество – «Керосин». Его владельцы – баргузинский купец 1 гильдии Я.Д. Фризер и иркутский купец Иосиф Писаревский. Были построены резервуары под хранение керосина во всех точках доставки. Ежегодно через Залари проходило от 15 до 20 тысяч пудов горючей жидкости на сумму от 12 до 15 тысяч рублей. Пароходство приносило хорошие прибыли. А что же Каралон?
Горный инженер Левицкий вновь посетивший Каралон через 2 года отмечает разительные перемены: отстроены двухэтажные казармы для рабочих с кухнями, баня, больница. Больница состоит из двух отделений, в одном помещается приемная комната и аптека, в другом находятся палаты для больных на 13 коек, кроме того имеются ванная комната для заразных больных и комната для женщин. Аптека устроена сносно, в ней много медикаментов, а также много хирургических и акушерских инструментов. Уже в 1909 г. на Каралонских приисках открыто почтовое отделение. Население приисков обслуживали 15 магазинов, 12 хлебопекарен; более 500 лошадей перевозили грузы. К приискам был проведен тракт, с устройством на нем через каждые 30-40 верст зимовий, на которых предоставлялась возможность отогреться, отдохнуть, поменять лошадей. Вообще, к лошадям было особое отношение. После окончания санного пути, лошади перегонялись на Параму, где паслись вольно на разнотравье до следующего ледостава. Кроме жилых помещений были выстроены школа, амбары, конный двор, динамитный склад, метеорологическая будка и даже клуб. Фризер называет его специальным зданием для устройства спектаклей и вообще для увеселений. Спектакли очень охотно посещались служащими и рабочими, которых собиралось до 300 человек. Несколько спектаклей поставили рабочие своими силами. В этом же здании устраивалась бесплатная елка, на которую собирались дети рабочих и служащих. В библиотеке насчитывалось до 2000 томов, выписывались несколько толстых журналов, а также столичных и местных газет. Знаменитая библиотека Фризера после революции была национализирована, часть расхищена и разошлась по рукам. Сейчас 160 книг хранится в Иркутской областной библиотеке им. Молчанова-Сибирского.
Построенная евреем христианская церковь, единственная на Среднем Витиме, не сохранилась даже на фотографии. На Каралоне была выстроена Ильинская церковь, которая относилась к Багдаринскому приходу и была самой отдаленной церковью в Баргузинской тайге, т.к. находилась в 540 верстах, (примерно 576 км) от резиденции Багдаринского притча. Возможно последнее описание Каралонской церкви, в которой на исходе 20 века был устроен гараж, сделано журналистом В. Ештокиным: «Вспоминается северный участок наших золотодобытчиков – Каралон. Сентябрь подпалил листву берез. Глазурное небо веяло покоем и грустью. По отмелям Витима лежали разноцветные камни. Неподалеку от воды возвышалась старинная церковь. Пустые стрельчатые окна смотрели на мир сиротливо. Огромные бревна тесались на века. Кованые запоры, узорчатые решетки, казалось, невозможно было вырвать и бульдозером. Гулко отдавались шаги в полумраке сводов. Сколько людей перебывало в этих стенах? О чем молились наши предки, кто упокоился под чугунной плитой? Если-бы прошлое умело говорить»…
В ответ на необоснованные обвинения г-на Буйвид, Я.Д. Фризер пишет: «Как и на Многообещающем прииске, и на Тулдуньских прииска, и теперь на Каралонских приисках нами ведутся правильные хозяйские работы, согласно Горному Уставу. Рабочим мы платим от 1 рубля 20 копеек до 8 рублей в день и, кроме того, чтобы заинтересовать их в более производительной работе, мы выдаем еще по 2 рубля на золотник с 1/8 части добытого за день золота. При такой плате рабочий зарабатывает от 65 до 80 рублей в месяц. Кроме того Фризер со своим тестем Риф Фишелем ежегодно выезжал на Нижегородскую ярмарку закупать инструменты и механизмы для горных работ, предпочтение отдавалось немецким как более качественным. Фишель Риф – купец первой гильдии, крупнейший мануфактурщик Забайкалья обеспечивал прииски добротной спецодеждой. Пятилетний период разработки Каралонских приисков Фризер считал самыми продуктивными и созидательными, работы велись без остановки круглогодично: почти все добывавшееся на Каралоне золото было крупное, совершенно чистое и отдельные золотины чаще всего имели форму пластин с полированной поверхностью. Золото с примесью кварца попадалось редко, но зато часто встречались самородки. Имея резиденцию на Многообещающем прииске, Фризер выстроил резиденцию в Бодайбо для управления своими пароходами и для торговых операций. Эта резиденция до наших дней являлась краеведческим музеем г. Бодайбо. Но планы Фризера шли еще дальше. Он предполагал переместить центр всего Средне–Витимского региона в Муйский поселок, географический центр приисков по Бамбуйке, Тулдуни, Каралону и Самокуту. Плодородные почвы и умеренный климат привлекли внимание Фризера. «Зачем везти картофель, капусту, огурцы, овес за тысячи километров, когда все это можно выращивать здесь», – писал он. И закипела работа.
5. Чужбина и смерть
В Муйском поселке в 1903-1904 годы Фризер построил амбары, баню, казармы. Здесь обрабатывалась земля, выкупленная у якутов. Также выкупил земли по Параме, помимо этого на Усть-Уряхе были построены дом, амбар и баня. Янгудское зимовье превратилось в поселение с хозяйственными постройками, конным двором и огородом, здесь срубили дом и две казармы для рабочих. Золотопромышленник основательно занялся сельским хозяйством для снабжения своих приисков продовольствием. Рабочие комплектовались из числа приисковых, но исключительно из таких, которые недавно покинули деревню, знали и любили сельское хозяйство. Были заложены две фермы в Муе и Параме. На Параме выращивали горох, овес, картофель, рожь, гречиху. Был выписан опытный агроном, выписан из Америки комплект сельхозмашин (двухлемешной и одинарные сохи, бороны, сеялки, жатвенная и молотильная машины, веялки). Семена поставлялись из разных мест: из Москвы (селекционный овес, пробштейнская пшеница, мохнатый ячмень), из Иркутской губернии, Баргузинского и Нерчинского округов, Ленского края и часть ячменя местного муйского. Хотя не все зерновые успевали созреть на скудном северном солнце, но и фуражное зерно было огромным подспорьем для большого конского поголовья, тем более свои картофель, капуста и огурцы.
Фризер уточнял задачи по развитию Муйского поселка: 1. Обращение Муйского поселка в центральный пункт баргузинских приисков установлением в нем резиденции должностных лиц местного управления – горного исправника, мирового судьи, отводчика, а впоследствии и окружного горного инженера. 2. Постройка в Муйском поселке церкви-школы и училища с преподаванием в нем элементарных сведений по горному делу. 3. Устройство там же больницы и аптеки и правильной организации врачебной помощи. 4. Устройство библиотеки, метеостанции и помещения для полезных развлечений, как для жителей, так и для приезжающих с приисков. 5. Устройство правильного почтового сообщения и соединение телеграфной линией Бодайбо с Муйским поселком и Баргузином. Было еще много пунктов и подпунктов для улучшения условий труда и отдыха рабочих, о возможности самообразования для рабочих. Введение обязательного страхования рабочих на случай смерти или увечья и многое другое. Несомненно, все эти замыслы были бы претворены в жизнь, учитывая неиссякаемую энергию Фризера и его колоссальные капиталы. Золото Каралона принесло славу Фризеру, как самому крупному промышленнику Забайкалья, меценату и общественному деятелю. Он участвовал в работе Сибирского отделения Русского географического общества, Русско-английской торговой палаты и совещательной конторы золото– и платинопромышленности в Санкт-Петербурге. Вносил большие суммы для выдачи ссуд нуждающимся и на просвещение. Пожертвовал 10 тысяч рублей на строительство университета в Иркутске.
Яков Давидович не стал испытывать судьбу и после Октябрьской революции эмигрировал в Китай, по легенде захватив с собой больше тонны (приблизительно 1200-1300 килограммов) драгоценного металла, не сдав по известным причинам добытое в 1917-1919 годах золото. На лошадях груженных ящиками золота в сопровождении своей охраны отбыл вверх по Витиму в Читу, а затем в Харбин. На исходе 1933 года Яков Давидович Фризер добровольно ушел из жизни. Много домыслов было и есть по причинам такого шага. Оккупационное японское правительство не проводило официального расследования. Значительное число исследователей ссылается на пошатнувшееся финансовое положение, но большинство его биографов склонны считать, что главной причиной самоубийства стала неизбывная тоска по Сибири. Отсутствие рядом надежных и близких друзей, которые могли бы повлиять на него ободряющим словом, еще больше усиливали угнетенное состояние духа.
Уцелевшие архивы золотопромышленника хранятся у его сыновей в Тель-Авиве. Заслуженный геолог РБ Виктор Федорович Жерлов следующим образом охарактеризовал жизнь и деятельность Фризера: «Из всех имеющихся исторически достоверных материалов, необходимо отдать должное Якову Давидовичу Фризеру. Это был истинный патриот земли Российской. Очень жаль, что так бездумно, на протяжении сотни лет, лучшие специалисты были вынуждены оставить эти места. Таким как Яков Давидович нужно ставить памятники». С этим трудно не согласиться.
Родился он в сентябре 1961г. на станции Слюдянка Иркутской области. После окончания историко-филологического факультета бурятского государственного института переехал в наш Баунтовский район и стал учителем истории в Россошинской школе.
Познакомились мы с ним, наверное, в 1992 г. когда я начал работать в музее, а он, уже будучи директором Россошинской школы, приезжал в Багдарин по своим важным, директорским делам, но в обязательном порядке, всегда заходил в музей.
Алексей Владимирович, конечно, произвел на меня благоприятное впечатление: деликатный, интеллигентный и коммуникабельный. Попозже выяснилось, что Алексей занимается коллекционированием, и его душа естественно тянулась в музей пообщаться с коллегами.
В 1994 г. работники музея занимались анкетированием эвенков. Мне для проведения этой акции, выпал жребий ехать в Россошино, село совершенно незнакомое для меня. В Россошино, для успешного выполнения задания, пришлось за помощью обратиться к Алексею, в чем мне и не было отказано. У Точновых же пришлось переночевать, тогда я и познакомился с семьей, оказавшейся, так же, очень приветливой и гостеприимной.
В 1997 г. Алексей Владимирович был переведен в Багдарин на должность заведующего районо, где проработал до 2005 г. Это было сложное время не только для простого населения, но и для начальников – эпоха бардака с последующей некоторой стабилизацией. Со времени переезда Алексея в Багдарин, его общение с музеем стало более тесным. Здесь уже упоминалось о нем, как об увлеченном коллекционере, а коллекции состояли из орденов и медалей царской России, Советского союза, а также иностранных наград. Имелось большое собрание монет советского периода, старинных колокольчиков и форменных фуражек различных ведомств. Музею грех было не воспользоваться таким богатством, для организации выставок, и Алексей Владимирович всегда шел навстречу этим устремления, хотя многие вещи из коллекций представляли немалую ценность.
В 2005 году Алексей Владимирович был переведен на должность главного специалиста по делам ГО и ЧС. А затем трудился главным специалистом по секретному делопроизводству и мобилизационной работе в администрации района. Затем, что думаю естественно, он перешел на работу в музей в качестве директора.
Здесь, конечно же, пригодились и его опыт в административной деятельности, и его историческое образование, и личные творческие интересы, связанные со стариной и материальными ее свидетельствами. В музее хранится немало предметов подаренных Алексеем, как в период его работы здесь, так и до этого времени. Вообще-то за небольшой срок его деятельности в музее, была проведена новая отопительная система, новая электропроводка с соответствующими приборами, проведен ряд работ по техническому улучшению и эстетического качества музея, приобретены необходимые электроинструменты. Замышлял Алексей Владимирович и о расширении площади музея.
Как человек Алексей был, как уже говорилось, коммуникабельным и интересным собеседником, также имел множество знакомств и умел договариваться с людьми, благодаря чему быстро решались музейные проблемы. Обращались к нему и с частными вопросами и Алексей Владимирович никогда не отказывал в помощи товарищам.
А.П. Зотов, сотрудник музея